плановые задания по ключевым отраслям. Упор был сделан на ускоренное сооружение 50–60 ударных объектов, на которые пришлась почти половина всех капиталовложений, предусмотренных на сооружение полутора тысяч предприятий. Более чем на 40 процентов были увеличены задания по производству чугуна и стали. Было подписано соглашение с Фордом о строительстве автомобильного завода в Нижнем Новгороде. Помимо Сталинградского теперь предусматривалось введение в строй еще двух тракторных заводов — в Челябинске и Харькове.

— В этом году намечено почти удвоение сельскохозяйственного машиностроения, — докладывал Молотов в Коминтерне. — Для будущего года план сельскохозяйственного машиностроения предполагается снова удвоить. Этой осенью на полях СССР появится такое количество тракторов, которое по мощности будет соответствовать почти ста тысячам тракторов типа Фордзона[744].

Для аккумулирования инвестиционных ресурсов пришлось пойти на размещение займов среди населения. Крупнейшим источником доходов стала продажа водки. Помогала и эмиссия: так, в 1930 году денежная масса в обращении увеличивалась в два с лишним раза быстрее, чем продукция промышленности. Возобновился экспорт зерна, наибольшую сумму за его вывоз удалось выручить в 1930 году — 883 миллиона рублей. В тот же год продажа нефтепродуктов и лесоматериалов дала более 1 миллиарда 430 миллионов рублей. Пушнина и лен добавили еще почти полмиллиарда[745]. Накопления предприятий изымались в госбюджет, а значит, пропадала необходимость в тех восьмидесяти шести видах бюджетных платежей, которые использовались в период нэпа. Остались два — отчисления от прибыли и налог с оборота[746].

Вводилась «непрерывная неделя». 10 августа 1929 года Сталин писал Молотову: «Само собой понятно, что это дело надо двинуть вперед, отбрасывая прочь возражения Угланова и прочих нытиков. Это будет одним из величайших достижений нашей производственной политики и практики»[747]. Молотов объяснял: «Особое значение имеет переход предприятий и учреждений на так называемую “непрерывку”, т. е. на 4-дневную рабочую неделю с пятым днем отдыха. В результате этого количество свободных дней отдельного рабочего отнюдь не уменьшается, но работа на предприятиях и учреждениях идет круглый год (кроме пяти дней основных революционных праздников), что увеличивает работу предприятий на 60 дней в году»[748].

В стране наблюдался небывалый размах строительных работ. «Поездами, на подводах, а то и пешком десятки и сотни тысяч людей двинулись в районы, где намечалось возводить гиганты советского машиностроения, металлургии, химии. Газеты заполнились сообщениями о Магнитогорске, Кузнецке, Хибинах, Бобриках, Березниках, Днепрострое»[749]. Естественно, что безработица заметно шла на убыль. Молотов констатировал: «Так, за 1929 год общее количество безработных сократилось на 19 процентов. Увеличение количества безработных продолжается лишь по группе неквалифицированного труда»[750].

Весной была создана комиссия во главе с Янсоном, которая вырабатывала предложения о труде заключенных. 27 июня Политбюро приняло постановление об использовании труда уголовников, осужденных на три года и больше. Концентрационные лагеря ОГПУ были переименованы в исправительно-трудовые, их сеть расширялась. Создавались новые в отдаленных районах — в целях их колонизации и разработки природных богатств. Заключенные становились трудовым ресурсом, причем весьма дефицитным[751]. В Бутырской тюрьме было создано конструкторское бюро «Внутренняя тюрьма» (КБ ВТ) — первая «шарашка», где свои таланты могли использовать осужденные за вредительство специалисты авиапрома[752].

…Продовольственные трудности 1928–1929 годов накалили обстановку и в деревне (даже в печати говорилось о тысячах случаев насилия в отношении хлебозаготовителей и официальных лиц), и в городах, где в феврале 1929 года вновь появились карточки на продукты. Это стало решающим стимулом форсирования социалистической трансформации села. Плановые задания по коллективизации за год выросли в четыре раза. С одной стороны, коллективизация должна была обеспечить хлебозаготовки. При закупочной цене, недостаточно высокой для того, чтобы заинтересовать продавца, государство могло выполнить план хлебозаготовок только с помощью разверстки. Коллективизация создавала тот механизм принуждения, который позволил изымать у деревни излишки по устраивавшей государство цене. С другой стороны, как говорил Молотов, «деревня сразу поднялась к коллективизации. Начался бурный процесс, какого мы и не предполагали. Получилось гораздо лучше, удачнее»[753].

Это не значит, что обходились без принуждения, но оно не было определяющим. Историки проблемы подтверждают, что «темпы коллективизации на практике оказались более быстрыми, чем вначале предполагалось: к июню 1929 г. в колхозах было уже более миллиона крестьянских хозяйств или примерно столько, сколько первоначально планировалось достигнуть к концу пятилетки»[754]. Летом и осенью в основных зерновых районах — на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, в степной Украине — выносятся решения о выполнении заданий пятилетки по коллективизации в течение одного года.

Ускорению коллективизации способствовало и создание машинно-тракторных станций, которые предоставляли услуги сельхозтехники на условиях аренды исключительно коллективным хозяйствам. 4 апреля Политбюро для рассмотрения вопроса о целесообразности организации общесоюзного центра МТС сформировало комиссию под руководством Молотова, которая 3 мая вынесла на ПБ положительный вердикт[755]. Молотов уверял, что «машинно-тракторные станции быстро приобретают огромный авторитет у крестьянской массы и дают толчок в организации целой сети колхозов вокруг этих станций. Таким путем подготовляется почва для действительно массовой коллективизации крестьянского хозяйства, причем в данном случае на практике получается наивыгоднейшее сочетание работы органов советской власти и крестьянской кооперации»[756]. В июне был учрежден Трактороцентр для организации сети государственных МТС, размах деятельности которых ограничивался лишь количеством тракторов — осенью 1929 года на всю страну их было 35 тысяч, в основном американского производства[757]. 5 сентября Политбюро утвердило Молотова еще и председателем президиума Совета Трактороцентра[758].

27 июня Политбюро решило признать «целесообразным установление порядка доведения плановых заданий по хлебозаготовкам до отдельных сел и деревень». Стало возможным наложение штрафов за их невыполнение — в пятикратном размере «по отношению к наложенной повинности или заданию»; при повторном нарушении — лишение свободы и принудительные работы сроком до года[759]. Ознакомившись с проектом постановления ПБ, Сталин инструктировал Молотова: «При всех его достоинствах оно, по-моему, совершенно недостаточно… Мой совет: дать немедля директиву органам ГПУ открыть немедля репрессии в отношении городских (связанных с городом) спекулянтов хлебных продуктов (т. е. арестовывать и высылать их из хлебных районов), чтобы держатели хлеба почувствовали теперь же (в начале хлебозаготовок), что надежда на спекулянтов плоха, что хлеб можно сдавать без скандала (и без ущерба) лишь государственным и кооперативным организациям»[760]. Соответствующие директивы Политбюро 15 августа выдаст ОГПУ.

Сталин не успокаивался, подстегивая Молотова: «Дело теперь в исполнении решения Политбюро. Нет нужды доказывать, что все заготовительные организации (особенно на Украине) будут обходить это решение… А хлебозаготовки в нынешнем году — основное в нашей практике, если на этом сорвемся, все будет смято. А опасность срыва будет